Непокорённые

- Было это на Волховском фронте. Наша дивизия стояла на обороне Ленинграда. Враг занял высоту…, прочно укрепился… Первая атака не принесла успеха. Осталось на поле много убитых и раненых. На помощь пришла тяжелая артиллерия. Шквал огня и металла обрушился на высоту. Все вражеские укрепления и блиндажи в несколько накатов перемешали с землей. Высота была взята, но враг не хотел уступать ее нам. За день он предпринял семь контратак, но высоты не получил. Насмерть стояли мои однополчане. Живые обкладывались телами погибших и продолжали вести бой. Из трех батальонов в живых осталось несколько человек. В том бою погибли мои земляки - Андрей Сухоплюев и Николай Грозный…

- Отец вспоминал, как по Ладожскому озеру они доставляли в осажденный Ленинград грузы, а обратно вывозили раненых. Много машин тонуло, когда немцы бомбили ледовую переправу… Кое-что из продуктов, пока мешки и посылки были на плаву, успевали спасти… Отец рассказывал, что старались по «Дороге жизни» ездить в ночное время, но это не всегда спасало. Автоколонны, следующие по дороге, проложенной по Синявинским болотам в сторону Ладожского озера, бомбили немецкие самолеты, и отцу однажды пришлось отсиживаться в воронке, полной ледяной воды. Был голод. Их часть стояла в Синявинских болотах, приходилось бойцам варить хвою, есть павших лошадей.

- Мы держали оборону в районе Ладожского озера. Места здесь лесные и болотистые, во многом напоминающие наши. Так, что порой казалось, что ты недалеко от дома. Жили в землянках, блиндажах. Кругом вода, сырость. Враг сжимал кольцо вокруг Ленинграда. Мы вели тяжелые бои… Прорывались к проволочным заграждениям, здесь пришлось залечь. Понесли большие потери, но не отступили. Так и остались окапываться под огнем метрах в 150 от противника. Вырыли окопы, а лечь нельзя – вода. Ночью ударил мороз. Все на нас замерзло, нельзя повернуться. Однако ж стоим. Трудно нам было, и все же теперь уже многое забываешь. Но никогда не забыть, как фашисты с самолетов, катеров и береговой артиллерии обстреливали пароходы, вывозившие из блокадного Ленинграда женщин, детей, стариков. Мы, как могли, отвлекали огонь на себя, навязывали бои, перестрелку, наши катера постоянно прикрывали пароходы…

Шел 1944 год… Блокада Ленинграда прорвана… И бойцы, наседая врагу на плечи, двигались вперед. Сержант Толкачев получил приказ – выбрать себе любого бойца и - в тыл к фашистам вести корректирование огня батарей и возвратиться обратно с «языком». Задание не новое, много раз ходил в тыл врага… Захватили в плен немецкого офицера. Когда до своих оставалось не так уж и далеко, ранило товарища. Двоих ему не дотащить. Что делать? И тогда он снял с плеча автомат. Нет, он не сделал бы этого в первые дни войны, но сейчас, когда видел сожженные села, разрушенные города, измученных, истерзанных женщин, детей, стариков – выстрелил. Фашист вытянулся как струна. Он переложил из сумки убитого документы себе под гимнастерку, взвалил на плечи раненого товарища и двинулся к своим…

- …Дежурство на зенитных батареях, ночные рейды – все это изматывало. К тому же, еще и голод. «Мне снятся не только просторы моей родной Сибири, - писал Николай домой в Мало-Бутаково, - но и просто горбушка черствого ржаного хлеба». И еще он писал о том, что руки не просто устали, а не хотят держать автомат. Им привычнее держать ручку учителя. А оставалось совсем немного до прорыва…
И вновь… вот они в прорези прицела. Потные раскрасневшиеся лица. И рукава до локтя закатаны. Это «СС». И всего несколько штук осталось снарядов. Но прямым метким попаданием снаряд опрокинул вражеское оружие…
Ослепленный меткой пулей бронетанкового ружья танк с крестом на башне, так похожим на паука, беспомощно закрутился. Затем откинулся верхний люк, и показалась рука в черной кожаной перчатке. Затем на броне танка появились фигуры. Но их смела очередь ДШК.
«А если попытаться?» - мелькнула шальная мысль… И вот он снова ожил, этот монстр, в котором сотни тонн стали и огня. Но на этот раз опешили немцы: как, свой – своих?! Но далеки они были от истины. На этот раз танком, пусть и фашистским, управлял лейтенант Красной Армии Крупин Николай Петрович…
«Смята одна цепь, другая, а снаряды и патроны кончаются, - думал лейтенант. – А до своих траншей было 300 метров». Обожгло огнем, захлестнуло желтым удушливым дымом, и последний снаряд ушел в лобовую броню танка с крестом, бывшего всего в нескольких метрах. Оба танка горели одновременно. Танк, выстреливший первым, был расстрелян в упор двумя другими. И хотя он, вернее его экипаж, напоминали о себе редкими очередями бортовых пулеметов, но помочь им уже никто не мог…

Петр Ильич хорошо помнит этот день – 12 января 1943 года – день начала прорыва блокады. Преодолевая яростное сопротивление противника, навстречу друг другу двинулись два фронта: Волховский и Ленинградский, чтобы прорвать удушающее город кольцо блокады… Задача артиллерийского расчета, где наводчиком был Петр Ильич, - уничтожить три пулеметные точки (доты), сделать брешь в противотанковом завале – пробить дорогу нашим танкам… Задачу выполнили быстро… И только тогда артиллеристы оглянулись по сторонам: из 12 орудий дивизиона целым осталось только одно – это было их орудие. А ведь стояли на самом хребте! Счастливыми оказались! В бою убило командира расчета, у ездового оторвало ногу, в живых осталось только шесть человек. Но смерть еще раз показала свои зубы. Когда стали менять позицию, лошадь наступила на противотанковую мину… Из батареи остался в живых только Петр Ильич…

- Мой папа был сапером. Он участвовал в освобождении Ленинграда, бойцы не давали немецким войскам пробиться к Ладожскому озеру и перерезать «Дорогу жизни». При одном из боев они попали в окружение. Было очень тяжело, но солдаты сплотились, их целью было выжить и прорваться из окружения. Голод был страшный… Воспоминания о войне были для папы мучительными и очень редкими. На 9 мая он лишь один раз упомянул о своих боевых товарищах: «Многие так и не узнали, что мы победили, а они так этого хотели».…